"ГРИКОВСКИЙ пишет вдохновенно и щедро. Пространство, предметы в его пейзажах вязнут в пигментном мареве, едва проступая сквозь красочный слой. Воздушная среда, когда-то робко заявившая о себе появлением сфумато, словно окончательно осмелев, сочится краской – не светом, не рефлексами, но темперой, маслом и еще бог знает чем. Краской, часто холодной и тяжелой, как в его норвежских пейзажах, в которых мы едва угадываем контуры, продираясь к поверхности ландшафтов.

Как график Гриковский может быть то настойчив, экспансивен и просто упрям (Концерт), то вдруг мягок и уравновешен в натюрмортах, коктебельских пейзажах. Хотя деление на живопись и графику в работах часто условное: скорее стоит говорить об изобразительных элементах в вельфлиновском смысле. Человеческие фигуры в его картинах – это черно-белые возмущения в красочном пространстве (Волхвы). Пожалуй именно в напряженном соседстве графического и живописного Гриковский наиболее экспрессивен и выразителен. Сама по себе живопись иногда кажется слишком самодостаточной для последовательного экспрессионизма. Но опять удивляет его безграничная универсальность".

Иван Химин НоМи, 1999 год

 

 

 

"..Этот молодой человек очень явственно и «очезримо» определяется как художник и творческая личность. 

Графика Гриковского весьма удалена от традиционалистского понимания изобразительности, базируется на тех началах , которые стали утверждаться с середины 1960-х – в начале в качестве вызывающе-авангардных, а ныне, на рубеже нового тысячелетия – как наиболее соответствующих мировосприятию современности. Основной тематикой творчества В.Гриковского являются пространство и время. Отсюда и обращение к темам соборов и архаическим пластам (цикл офортов «Plexus Mundi» – по-видимому, на темы «Золотой ветви» Фрезера) – т.е. тема Времени. Но, пожалуй, преобладающей является тема Пространства. Причем – это весьма немоловажно – решаемая без «дырок» в плоскости листа, структурными методами, взаимодействием линий – вертикалей, горизонталей и динамических диагоналей – и точными ударами цветовых и тоновых пятен. По преимуществу художник отдает предпочтение линии, где цветовому или тоновому пятну отдается вспомогательная роль. Но в ряде работ художник демонстрирует мастерское владение тоновой графикой , где сама вибрация тона создает ощутимое впечатление тонко темперированной живописной ткани. Структурная по своей сути графика В.Гриковского, тем не менее, неуловимо аппелирует к классическим образцам прошлого. Так один из зимних пейзажей автора (построенный на структурно-линиарных принципах) по своим асоциациям вызывает в памяти аналогичный пейзаж П. Брейгеля. В творчестве авангардного и подчеркнуто современного художника прослеживается большая художественная культура, увязанность современного мировидения с наследием прошлого".

Ю.А.  Новиков, 2000 год.

 

 

 

Не читайте пресс-релизы

На современных художественных выставках желательно всё смотреть, но ничего не читать. Ни пресс-релизы, ни тем паче самопрезентации художников. Что скажет вам, к примеру, следующий пассаж? «Нескончаемый круговорот вещей и место в различных звеньях пищевых цепочек предлагает нам городская экология. Люди в этой системе близки друг другу неявными взаимодействиями. Даже на автомобильной парковке перед супермаркетом всегда найдётся кто-то, кто, ведя скрытный образ жизни на теневой стороне, обеспечивает людскую коммуникацию. Его режиссура виртуозно перемещается в пространственном и временном зазоре, который большинству незаметен. В этом 25-м кадре реальности некий “серый кардинал” автостоянки, архитектор проволочных конструкций, подобно манерам аквариумной рыбки в плоскости бумажного листа, перегоняет свои поезда».

Если не поняли — это об одной из наиболее удачных с живописной точки зрения работ питерского раздела. Большое полотно Валерия Гриковского «25-й кадр», на котором изображён человек, толкающий перед собой тележки из супермаркета. Прекрасная динамика, интересное цветовое решение, сильно прописанный символо-сюжетный ход — и непонятно чему сопутствующая текстовая невнятица.

Или почему вполне оригинальная задумка Петра Швецова, где «в виде паровозика из деревянных тележек представлены несчастные культуртрегеры, которые из последних сил тянут по полу культуру Санкт-Петербурга», называется «Восточный экспресс»? Тот, помнится, обычно курсировал по маршруту «Париж — Стамбул». Есть, правда, в Питере на улице Марата (в пяти минутах ходьбы от Невского) одноимённый ресторан. Так, может, «несчастные культуртрегеры» — из завсегдатаев этого достойного заведения?

Под стать самопрезентациям и пресс-релизы: «В противовес петербуржцам многие краснодарские авторы репрезентируют юг России как наполненный солнцем, стагнирующий в своей самодостаточности регион. Но патриархально-консервативные охранительные тенденции входят в противоречие с резко изменяющейся в последние годы геополитической и социокультурной ситуацией».

Это нужно объяснять отдельно, лучше на фуршете, и только для своих. Иначе «стагнирующая самодостаточность» грозит обернуться навязчивой и плохо поддающейся лечению фобией.

Юрий Лучинский, "Эксперт-Юг" №20-21 (26) 2008

 

 

 

Соборы, готично

Ландшафт рисовальщика — да это белый лист! Который вспахиваем Гриковским квадратно-гнездово, дискретно, ну или как это еще определить: понемножечку, шажками-штришками, образующими — в силу физиологического удовольствия от движения кисти, сегодня в такой амплитуде, завтра побольше-поменьше, — как бы некие модули рисунка. Из которых потом образ воздвигается, как гриковские соборы. Ну или как строительные леса, порой густо окружающие его архитектуру; впрочем, почему «порой»? Эти леса Гриковский никогда особо и не снимает, не прячет. Зачем? Строительство рисунка с нуля, наблюдаемое воочию, постепенно превращающееся в сюжет, будто исподволь совпадающее с сюжетом, возникающим вот так же, из кирпичиков, — это ж какое удовольствие наблюдать; зачем же мешать людям? Пусть стоят. (Для справедливости надо добавить только, что из метода Гриковского равно происходит как развитие многоклеточного организма, так и сюжет его распада — отсюда и изможденные тела рядом с его соборами, будто средневековый мартиролог с их стен).

Константин Агунович, "Афиша-Петербург", 2010 год 

 

 
Валерий Гриковский сравнительно недавно, но весьма определенно заявил о себе на арт-сцене Петербурга. Уже сам по себе формат, в котором работает автор - большеформатная оригинальная черно-белая графика - способен заинтриговать. Листы Гриковского вызывают одновременные аллюзии со средневековым искусством и немецким экспрессионизмом. Это ощущается не только в почерке художника и сюжетной структуре. От листов Гриковского веет неистовостью "бешенного", самоотреченного рисования. С тщательностью и одержимостью маньяка он препарирует мысли, чувства, события, реакции, а затем систематизирует впечатления и выводы. Коллекция засушенных насекомых, включенная в текст произведения - визуальный символ неотвратимой упорядоченности, утверждения идеи, что у всего есть свое место, на которое рано или поздно укажут. Сила информационно-эмоционального посыла многих его работ объяснима самозабвенным отношением Гриковского к творчеству, так как по словам художника, весь мир лишь "прекрасный субстрат для искусства".

Екатерина Климова, искусствовед
зав. отделом гравюры ГРМ, 2011 год

 

 

Петербургские художники в роли аборигенов.

Валерий Гриковский рифмует возникшую после Второй мировой войны на островах Меланезии «религию самолетопоклонников» с тем, что переживает мир сегодня. По мнению художника, наши ежедневные практики похожи на практики туземцев, лишившихся благ цивилизации вместе с покинувшими их американскими солдатами и начавших строить самолеты из пальмовых листьев и татуировать на теле военные знаки. Мнение свое художник выражает с помощью графических полотен (тушь на бумаге), а героями работ становятся нелегальные эмигранты, террористы и питерская богема.

Арт-Гид, 2012 год

 

 

 

Многометровая графика

Порой, задрав в небеса задницу, но чаще все-таки лицо, персонажи Гриковского замирают в ожидании невесть чего, манны небесной или второго пришествия, и если первые — кверху попой — еще пытаются как-то устроить житейские дела (настроению разыгрывающихся сцен более всего подходит слово «бытовуха»), но после конца времен пытайся, не пытайся — без толку, и вот вторые уже отрешились от дольнего, запрокинув подбородки, как мертвецы, выжидая что-то там, в небесах. Куратор Александр Дашевский справедливо отмечает в новой серии Гриковского реминисценции искусства семидесятых с их тогдашним символизмом; явно в этих о-очень крупных рисунках тушью — рисунками даже не назовешь — Гриковский претендует быть таким Тарковским. Он так же внимателен к детали (штрих) и к большому формату одновременно («картина пером» — определенно ноу-хау Гриковского), и формат его так же может показаться чрезмерным.

Константин Агунович, "Афиша-Петербург", 2012 год

 

 

 

Плюс объем минус графика

Карл Линней — шведский ученый и врач XVIII века — создал систему классификации растительного и животного мира. Валерий Гриковский — современный художник и врач — создал проект, балансирующий между искусством и наукой.

 

Проект состоит из трех частей. В среднем зале зрителей встречает «Большая картина» — изображение двух статуй, созданное с помощью рукотворных «пикселей», маленьких кусочков бумаги, каждый из которых прикреплен к плоскости с помощью булавки. «Моя художественная реальность распадается на элементы, но мой научный подход не дает этому развалиться. Поэтому я каждый элемент накалываю на булавку и таким образом архивирую, сохраняю», — объясняет художник. Напротив — изображения тех же статуй, созданное из плоскостей с прорезями, наложенных друг на друга; это «Маленькая картина»: «Маленькая работа уходит в глубину, в область отрицательных чисел относительно системы координат. В ней образ строится из совокупности пустот, наложенных одна на другую. По аналогии с отрицательными числами я называю это минусГрафикой», — говорит Валерий.

 Разумеется, булавки заставляют вспомнить об энтомологии. Усиливает это впечатление вторая часть проекта — «Коробочки». «Сюжеты для таких коробочек, по моему замыслу, должны были представлять собою целые «мирки» наподобие «реторт Фауста» или чашек Петри, — рассказывает художник. — Отправной точкой я взял идеи натурфилософии и именно тогда начал вспоминать книжные иллюстрации XVII — XVIII веков».

 Попав в третий зал, мы погружаемся в мир снов: в скупо освещенном помещении спускаются с потолка объекты, похожие на то, что в коробочках, но большие. Как известно, у древних греков не было разделения на науку и искусство: все, что создал, придумал и обнаружил человек, обозначалось одним термином — «техне».

 В XXI веке Валерий Гриковский размышляет об этих двух методах познания, о том, насколько далеко они друг от друга ушли: «Когда-то они шли рука об руку, дополняя и обогащая друг друга, но с какого-то момента стали противоположностями. Наука считает, что истина существует, и целью является ее поиск. Искусство же считает, что истины нет, есть лишь множество мнений, и чем разнообразнее и противоположнее будут эти мнения, тем богаче и «лучше» будет искусство…»

Кириллина Татьяна, "Вечерний Петербург", №186 (25455) от 12.10.2015